Поль Гоген. Ван Гог.
. Гогена начали не на шутку беспокоить странности Винсента, его растущая нервозность, все более шумные вспышки, которые сменялись внезапным молчанием. Он настороженно следил за ним. «Я больше не знал покоя», — говорил он потом.
В субботу, 22 декабря, глядя на портрет, который написал с него Гоген, Ван Гог воскликнул: «Да, это я, только лишившийся рассудка!» В тот же вечер в кафе он бросил в голову Гогена свой стакан со спиртным. Гоген успел увернуться. Не теряя хладнокровия, он схватил Винсента в охапку и отвел домой, на площадь Ламартина, где Винсент мгновенно уснул.
Хватит! — Гоген понял, что больше ждать нельзя. Надо бежать от этого опасного компаньона. К черту все планы! Утром он предупредил Ван Гога, что завтра, в понедельник, он покидает Арль.
В воскресенье вечером Гоген вышел прогуляться в последний раз. Было уже темно. Художник пересек площадь Ламартина. Он был почти у Кавалерийский ворот, когда вдруг услышал, что за ним кто-то бежит. Он узнал шаги Ван Гога, быстро обернулся — и вовремя! Винсент бросился на него с раскрытой бритвой в руках. Под взглядом Гогена Винсент замер в растерянности. Потом опустил голову. «Вы молчите, ну что ж, я тоже буду молчать», — сказал он и побежал обратно к дому. Гоген домой не вернулся. Он решил переночевать в гостинице. Разыгравшаяся сцена ужаснула его. Он был так взволнован, что заснул только около трех часов ночи. «Может, в эту минуту я проявил трусость, наверное, мне следовало отнять у него бритву и попытаться его успокоить».
Поднявшись утром в понедельник, Гоген сразу же направился на площадь Ламартина. Перед домом с желтым фасадом он увидел толпу, жандармов, а у дверей человека в котелке — полицейского комиссара. Когда Гоген подошел ближе, комиссар объявил ему, что его подозревают в убийстве его друга. Дом был весь в пятнах крови. Окровавленные салфетки валялись на плитках пола на первом этаже. Винсент лежал у себя в комнате, неподвижно скрючившись под одеялом. «Он мертв», — заявил комиссар.
Потрясенный этой новостью и предъявленным ему обвинением, Гоген в первую минуту совершенно растерялся. С трудом овладев собой, он попросил комиссара вместе с ним подняться на второй этаж. Там он с облегчением убедился, что тело его друга теплое — Винсент жив. «Пожалуйста, мсье, — шепнул он комиссару, — разбудите этого человека с величайшей осторожностью, а если он спросит обо мне, скажите, что я уехал в Париж. Мой внешний вид может подействовать на него роковым образом».
Комиссар тотчас послал за врачом и каретой. Все объяснилось. Мало-помалу удалось восстановить, что произошло. Вечером, после того как он бросился на Гогена на площади Ламартина, Винсент вернулся домой и отрезал себе ухо. Положив его в конверт, он явился в дом терпимости к своей «подружке» Рашели с улицы Бу-д’Арль. «На память обо мне», — сказал он, протянув ей конверт, и вернулся домой спать.
Проснувшись, Ван Гог стал настойчиво расспрашивать о своем друге. Но Гоген остерегался появляться перед ним. Вскоре Винсента увезли в больницу. Как только он оказался там, ему стало хуже: он кричал, бранил монахинь, вымазал себе лицо углем. Пришлось заточить его в изолятор.
Гоген дожидался Тео, которого вызвал телеграммой. Винсент кричал и пел в своей одиночной келье…
Конец содружества с Ван Гогом не особенно повлиял на планы Гогена. Он не собирался задерживаться в Париже. Если счастье ему улыбнется, он осуществит свою поездку на Мартинику…
Винсент в убежище Сен-Реми часто вспоминал о Гогене, с которым продолжал переписываться. Винсент горько сожалел о том, что их совместное житье прервалось так трагически. Его тяготило окружению душевнобольных, среди которых он очутился. Он мечтал выйти из больницы, переехать куда-нибудь севернее. Почему бы им с Гогеном не попытаться снова «завести общее хозяйство»? Почему бы Винсенту не поехать в Бретань? В начале 1890 года он задал этот вопрос своему другу. Гоген пришел в ужас: «Никогда! Винсент сумасшедший. Он покушался на мою жизнь». Гоген и одного дня не решался прожить в глухой деревне, вдали от всякой медицинской помощи, наедине с человеком, отрезавшим себе ухо.
В мае Винсент вышел из лечебницы Сен-Реми и переехзал в Овер-сюр-Уаз. Проездом через Париж он остановился у Тео, но ненадолго. Вообще Винсент был бы очень рад повидать Гогена. Он хотел погостить месяц у него в Бретани, но Гоген уклонился от этого предложения…
Гоген в это время был полностью поглощен предстоящей поездкой. Бернар убедил его изменить первоначальный план и отправиться в Океанию, на Таити. Но, в общем, в эту пору не маршрут путешествия причинял тревоги Гогену, он был озабочен денежными проблемами…
В начале августа, когда его все сильнее тревожило финансовое будущее его поездки на Таити, он получил известие о смерти Ван Гога. 27 июля на Овернском нагорье Винсент прострелил себе грудь.
«Как ни печальна эта кончина, — писал Гоген Бернару, — я не очень горюю о ней, потому что предвидел ее и знал, какие муки терпел бедняга Ван Гог в борьбе со своим безумием. Умереть теперь для него большое счастье, потому что он избавился о страданий, и, если он восстанет к другой жизни, он (по закону Будды) пожнет плоды своего добродетельного поведения в этом мире. Он унес с собой утешение, что брат не покинул его и некоторые художники поняли…»
Довольно холодный отклик. Но какое значение имел теперь Винсент в жизни Гоген? Гоген был слишком озабочен своей собственной судьбой, чтобы беспокоиться о тех, кто имел к ней лишь отдаленное отношение.
И вдруг в начале октября Гогену вручили две телеграммы. Их послал Тео. «Поездка в тропики обеспечена. Высылаю деньги», — было сказано в первой. «Присылайте все ваши произведения. Есть надежные покупатели», — значилось во второй.
Телеграммы были настолько неожиданны, что Гоген не мог побороть сомнения. Может быть, кто-то над ним подшутил. Но кто? Бернар? Писсарро? Невозможно! Но тогда, значит, значит… Мало-помалу, Гоген воодушевился. «Если дело сладится, — писал он Шуффу, — моя поездка на Таити станет чудесным сном, еще более прекрасным, чем я предполагал
