Жорж Сёра. Посмертная судьба.

— это не иметь банального и лёгкого успеха». 24 января 1895 года закрылась последняя из выставок «лавочки»; на ней были представлены произведения Тео ван Риссельберга.

Эта неудача, по сути, ознаменовала крах группы неоимпрессионистов. Некоторые из них — Синьяк, Кросс, Ангран, Птижан, Люс, Тео ван Риссельберг — вновь оказались вместе спустя четыре года, в марте 1899-го, в зале, отведённом для них Ларошфуко, на организованной им у Дюран-Рюэля выставке, где были представлены различные современные направления. В том же году Синьяк издал теоретический труд о разделении цвета «От Эжена Делакруа до неоимпрессионизма»; эта книга явилась своеобразным «надгробным словом дивизионизму» (Ж. Базен).

Группа распалась.

Отношение Писсарро к неоимпрессионизму, с которым ему пришлось бороться не один год, прежде чем окончательно освободиться от чуждого влияния, стало ещё более жёстким. «Все мои картины, написанные в эпоху систематических занятий дивизионизмом и даже тогда, когда я предпринимал большие усилия, чтобы от него избавиться, вызывают у меня отвращение. Его влияние я ощущал вплоть до 1894 года!» — писал он в апреле 1895 года. В октябре, после разговора, состоявшегося с Анграном у Дюран-Рюэля, в письме к Люсьену он возмущался: «Ох! Ну и теории… скучные, тягостные! Я не смог удержаться, чтобы не сказать ему, что это идиотизм, что их наука — чушь и истина состоит в том, что они не художники, они убили свой инстинкт, принеся его в жертву ложной науке, что Сёра, у которого был талант и инстинкт, утратил свою непринуждённость из-за своей холодной и скучной теории, что Моне рисовал ярче, чем они, и был гораздо меньшим занудой».

Что касается художников, продолжавших считать себя неоимпрессионистами, то они претерпел эволюцию и мало-помалу изменили свою технику. Синьяк, начиная с 1896 года, проявляет большой интерес к акварели и, как он сам говорит, «находится в поисках более свободной фактуры… Продвижение вперёд на этом пути состоит в том, что я испытываю всё большее отвращение к маленькой точке». В самом деле, мазки Синьяка становятся широкими, приобретают прямоугольную или квадратную форму, образуя своеобразную мозаику.

Если неоимпрессионизму лишь с немалым трудом удалось пережить своего создателя, то творениям Сёра поначалу повезло, кажется, не больше, чем их автору. Их судьба довольно интересна. Началась она с периода забвения. Синьяк сокрушался по этому поводу в 1894 году на страницах своего дневника: «Как несправедливы к Сёра. Подумать только, его не признают одним из гениев нашего века! Молодые восхищаются Лафоргом и Ван Гогом, а по отношению к Сёра молчание и забвение».

На аукционе, состоявшемся вскоре после кончины папаши Танги, одна из работ Сёра была оценена в 50 франков. Через несколько лет другую его картину оценили в 27 франков. Надбавки цен были ничтожными.

Действительно, любители искусства, и прежде всего французские коллекционеры, долгое время относились к произведениям Сёра пренебрежительно. Этим объясняется тот факт, что, за исключением «Цирка» (впрочем, переданному Лувру по завещанию американцем), все большие композиции Сёра находятся сейчас за границей.

В 1897 году немецкий критик Майер-Грефе приобрёл «Канкан» за 400 франков. В конце декабря 1897 года Воллар предложил Синьяку приобрести «Натурщиц» за 800 франков; через несколько дней они были куплены другим немцем, графом Харри Кеслером, за 1200 франков.

Два с половиной месяца спустя, в марте 1898 года, Синьяк навестил мать Жоржа Сёра. Последнюю беспокоило, что станет после её смерти с крупными полотнами сына. «Она очень хотела бы завещать их какому-нибудь музею… Но какой музей, — писал Синьяк с грустью, — согласится их взять сегодня?»

Этот вопрос так и остался без ответа, а в июле 1899 года умерла мать Сёра. В следующем году, с 19 марта по 5 апреля, прошла большая выставка, организованная Фенеоном в помещении редакции «Ревю бланш», где были показаны триста двадцать три работы художника. Произведения были собственностью родителей Сёра. «Семья, кстати говоря владеющая миллионами, всё это продаёт, — отметил Синьяк в своём дневнике, — и прежде всего потому, что, как я полагаю, картины их стесняют». В самом деле, выставка послужила предлогом для избавления от картин. Рисунки продавались по 10 франков за штуку и по 100 франков, если рисунок был заключён в рамку. Фенеон пополнил свою коллекцию «Купальщицами», Синьяк приобрёл за 500 франков «Цирк», а Казимир Брю, отец Люси Кутюрье, художницы, восхищавшейся Сёра и Кроссом, купил «Гранд-Жатт», уплатив 800 франков.

Да, странная судьба выпала на долю произведений Сёра. Цены на них стали понемногу расти лишь после первой мировой войны. В феврале 1922 года в отеле Друо за 19000 франков была продана картина «Больница и маяк», а «Канкан» (он был приобретён мадам Крёллер-Мюллер) — за 32 000 франков. В 1924 году один чикагский коллекционер купил «Гранд-Жатт» за 24 000 долларов; а в 1926 году доктор Барнз стал обладателем «Натурщиц», уплатив около 50000 долларов. (Отметим для сравнения, что в 1923 году «Завтрак гребцов» Ренуара был продан за 200 000 долларов.)

Без особого шума, прежде чем любители искусства воспылали к ним любовью, основные произведения Сёра оказались в картинных галереях музеев. Этот молчун шёл к своей посмертной славе теми же путями безмолвия, что и при жизни.

По этой причине не было громких аукционов, отсутствие наиболее значительных композиций художника на этих распродажах не позволяло прославить его имя, хотя за право обладать его самыми незначительными крокетонами порой вспыхивала борьба.

За один из таких крокетонов, под названием «Лейка», написанный во времена его дебютов, в том же отеле Друо в мае 1956 года была назначена цена в 5 100 000 франков. Два других в июле 1957 года были приобретены покупателем из Лондона за 5 500 и 7 000 фунтов стерлингов, тогда как «Садовник», полотно, написанное Сёра в молодости, было оценено в 22 000 фунтов.

Эти слишком отрывочные сведения не позволяют составить чёткое представление о росте цен на произведения Сёра